– Помню, конечно, – сказала Юля. – С Дэном понятно, он себя воином считает, но у Михалыча была точно такая же наколка на предплечье. Причем старая, явно еще с зоны. Тогда ни Дэна, ни Воронина еще в проекте не существовало.

– Ты об этом не говорила, – быстро сказал Никита.

– Не придала значения, – пожала плечами Юля. – Конечно, когда колесо увидела, вспомнила, но какая связь может быть между Михалычем и этим колесом, как ты говоришь, Коловратом? Я ведь не знаток тюремных наколок. Меня больше кривые спицы удивили. Теперь понимаю, это лучи, – и улыбнулась.

– Вообще-то это свастика! – Никита зачем-то вытащил телефон. – Восьмиконечная! В данном случае – обратная, не такая, как у фашистов.

– Ну, это я и без тебя знаю. – Юля не сводила взгляда с картины. – Свастика – солярный знак, просто у меня в голове не сразу сложилось. Но мне непонятно, с чего вдруг она изображена на этой картине? И татуировка Михалыча опять же… Интересно, какая тут связь? Или совпадение? Или у меня просто ум за разум зашел?

Но Никита, похоже, ее не слушал. Он отошел в сторону и заговорил с кем-то по телефону. Юля продолжала не сводить взгляда с картины. Что-то будто удерживало ее, не позволяло отойти. Она отступила на шаг, на два и охнула от неожиданности.

Она оглянулась, чтобы подозвать Никиту, но он все еще говорил по телефону и, судя по интонации, то ли уговаривал, то ли расспрашивал о чем-то своего собеседника, а тот явно упирался, поэтому лицо у Никиты было крайне недовольным. Юля хотела отойти от картины, но ее перехватила Гаврилова. Муж ее был известным в городе художником, и поэтому Верочка считала себя несомненным знатоком живописи. Иногда она печатала в Юлином журнале отчеты о местных артпоказах, получала крошечные гонорары и считала, что с шеф-редактором на короткой ноге.

Вот и сейчас она приблизилась к Юле точно пава, в пестром пончо и широченных брюках кумачового цвета, и, сняв очки, прищурилась.

– Что вы, Юленька, с таким пристрастием разглядываете? Или шедевр откопали, а с нами не делитесь?

– Ни в коем разе, Верочка, – в том же тоне ответила Юля. – От скуки маюсь!

Но Гаврилова уже переместила взгляд на картину. Губы ее скривились в брезгливой усмешке.

– Да уж! Согласна с вами, не фонтан!

В этот момент к ним подошел Никита, и на его лице ясно отпечатались чувства, которые он испытывал при встрече с Гавриловой. А та мигом переключилась на него.

– О, наш герой пожаловал! Я уж думала, ты где-нибудь в столице на хлебной службе, нет, смотрю, те же крохи, что и мы, собираешь!

Никита скривился.

– Вера, я польщен вашим вниманием, но птичка, как известно, по зернышку клюет! Вы не против, если я умыкну Юлию Владимировну?

– Да ради бога! – картинно развела руками Гаврилова. – Я что, держу ее? Только, Никита, мой совет, от коллег не отрывайся и нос не задирай!

И, вскинув подбородок, с величавым видом поплыла в сторону начальника колонии полковника Федулова – здоровяка с печальным лицом. В тот момент он давал интервью местной телекомпании. Верочка пристроилась рядом и достала диктофон.

– Чего она к тебе привязалась? – прошептал Никита. – Что выпытывала?

– Ничего не выпытывала! – огрызнулась Юля. – Не успела, видно! Ты подошел и ее планы расстроил.

– А ты чего тут застряла? – Никита окинул ее подозрительным взглядом. – Картина так впечатлила?

– Впечатлила! – с вызовом сказала Юля и кивнула на пейзаж. – Тебе это ничего не напоминает? Гора, административное здание, лес…

– Постой, постой! – Никита почти вплотную приблизился к картине и даже слегка пригнулся, чтобы разглядеть ее ближе. – Это ж ИТК-17! Там, где самолет упал?

– А я о чем! – сквозь зубы произнесла Юля. – Что-то у меня в голове все смешалось.

– У меня тоже, – процедил Никита и бросил беглый взгляд по сторонам.

На них, похоже, никто не обращал внимания. Он почти вплотную приблизился к Юле и пробормотал:

– Знаешь, с кем я сейчас говорил? С Дэном-реконструктором! По поводу его оберега и знака этого, Коловрата, на нем! Ни в какую не хотел колоться. Знак этот золотой и по цене на автомобиль тянет. Боялся, что отберут!

– С чего вдруг?

– А с того! – помрачнел Никита. – Дед его в ИТК-17, оказывается, прапором служил. Не думаю, что он золотые коронки зэков переплавлял, но амулет, говорю, тяжеленный. Я его в руках держал! И, стой, не падай! У деда Дениса, помимо оберега, подобная же татуировка на плече была!

– Врешь! – свистящим шепотом произнесла Юля. – Не может быть! Но что это значит?

– Понятию не имею, – хмыкнул Никита. – Но мне плевать! Я пас! Никаких тайн! Никаких расследований!

– Никитушка, радость моя! – Юля взяла его под руку. – Давай хотя бы с автором этой мазни поговорим! С чего вдруг он эту колонию намалевал? Картина подписана «Сергей Семенчуков», я уже посмотрела.

– Сначала отойдем, – недовольно поморщился Никита, – а то Гаврилова что-то почуяла, глаз не спускает! Того гляди приклеится, не отцепишь!

Они отошли в сторону, и Юля быстро сказала:

– Жди здесь! Я сейчас поговорю с Федуловым. Думаю, нам позволят взять интервью у этого Семенчукова.

Глаза у заключенного Семенчукова были до странности светлыми, словно разбавленными мутной водицей, что часто бывает у запойных алкоголиков, а изуродованные артритом руки напоминали куриные лапки. И было непонятно, как он вообще держит ими кисточку. В синей робе, тощий, с бритой головой и бледным лицом, впалыми висками и провалившимся ртом – он производил впечатление не просто старого, а смертельно больного человека. Впечатление усиливали маленькие глаза с чахоточным блеском под тяжелыми веками. При этом он умудрился пару раз подмигнуть Юле и за столом развалился с вальяжным видом. Как же, творческая личность.

Место им определили в небольшом кабинете с решетками на окнах. Кроме стола и нескольких стульев, там ничего не было. На окне полыхала красная герань, а в пепельнице скопилась гора окурков. Сам стол был засыпан пеплом и прожжен в нескольких местах сигаретами. Поэтому Юля брезгливо поморщилась и села поближе к форточке. В комнате было накурено, и у нее сразу заломило в висках. Никита церемониться не стал и уселся за стол напротив Семенчукова.

У дверей скучал конвоир, видно из солдат-срочников, и лениво наблюдал за Семенчуковым: а ну как тот бросится на гостей? Семенчуков же чувствовал себя превосходно, скалился ртом, набитым железными зубами, и нападать ни на кого не собирался.

Никита без лишних слов перешел к делу.

– Сергей, нас крайне заинтересовал пейзаж, который вы написали. Скажите, это место – реально существующее?

Семенчуков ухмыльнулся.

– Еще как! Чертова Рогатка!

– Чертова Рогатка? – удивился Никита. – Что это такое?

– Да гора эта, двуглавая! Мы так ее называли! Сколько лет из барака ее видел. На всю жизнь запомнил. Знаменитое место!

– Чем же оно так знаменито? – быстро спросил Никита.

– Сигаретки у вас не найдется?

– Не положено! – лениво процедил солдат.

Никита чуть заметно нахмурился. Юля бросила на охранника чарующий взгляд. Тот вздохнул и отвернулся. Никита вынул из пачки пару сигарет и протянул Семенчукову.

– Благодарствую! – оскалился тот и сунул одну сигарету за ухо, а вторую немедленно раскурил, затянувшись от протянутой зажигалки.

Семенчуков с наслаждением выпустил струйку серого дыма, глаза его приняли мечтательное выражение. После короткой паузы заговорил снова, прерываясь для того, чтобы затянуться сигаретой.

– Сидел я там! Нехорошее место! Много народа там коньки отбросило! Туберкулез косил через одного. И работать приходилось от темна до темна. А кому и ночью перепадало!

– И где же вы работали?

– Кварц добывали. Очень тяжелая была работа, а условий никаких. Жратва – баланда! Каша – перловка. Шрапнель мы ее называли! Мяса, масла, как сейчас, не видали вовсе. Вертухаи там жадные были, воровали безбожно. А скажи что, в зубы – и в карцер! Да и начальник зверь был, чтоб ему черти на том свете глаза выжгли!